Мамочка из 21-го бокса - Мария Хаустова

– И что? – громко отвечала я и шла не останавливаясь.

– А то! Была-то целая! И если бы даже дед выкинул всё, то остался бы какой-то след! А тут – ничего! Все будто вылизано!

Я остановилась и обернулась назад. Запыхавшаяся Олька смотрела мне прямо в глаза и спрашивала: «Ты понимаешь, о чём я?» «Думаешь, это был „Этот“?» – ответила я. «Не знаю. Но всё сводится к тому. Иначе, почему ж он перестал тут ходить и орать?» – убеждала меня Оля. «Не знаю… Не знаю…» – сказала ей я.

На горушке показались два дома, стоящих друг напротив друга. В одном из них до сих пор почему-то горел свет, а из другого доносился запах тёплых пирогов. «М-м-м, тётя Зоя уже и пирогов напекла по ходу.» – проронила я.

«Мама может», – улыбнулась Ольга.

Тётя Зоя встретила нас на пороге: «Так, идите чай с пирогами пейте. Там под полотенечком найдёте, а я до Ийки схожу. Чует моё сердце – что-то неладное там творится». Мы прошли на кухню и стали завтракать. Хоть в горле и стоял ком обиды, и я сидела раскрасневшаяся от злобы на свекра, чаю все-таки попила. Варю положили на широкую кровать, обложили большими подушками, чтоб не дай Бог, не выпала, и стали уплетать пироги. Окно на кухне выходило прямо на дорожку, и было видно Ийкин дом. Тётя Зоя в одних тапках допрыгала до него. Открыла дверь и пропала из виду.

Мы с Ольгой наблюдали за происходящим с кухни. Дверь открылась, и оттуда вылетел мой свекр. Каким образом он там оказался, я так и не поняла. Видимо, как я ушла из дома, он двинулся прямой наводкой к Ийке с Коляном, правда, непонятно, к кому конкретно он пришел: то ли к Коле побухать, то ли за Ийкой потащиться.

Одним движением ноги тётя Зоя выпнула его из того гадюжника. Там ведь дом-то какой? Собираются все местные алкаши и пьют фанфурики. Или, как их еще называют, шкалики. А вообще-то это тройной одеколон. Именно поэтому у них в комнатах стоит резкий огуречный запах. Там можно увидеть все «сливки» деревенского общества. Здесь и чета Чекушкиных, Ийка да Колька, здесь и Зинка Лазарева, правда, её иногда величают Зинаидой Астафьевной, ведь её отец когда-то тут председательствовал. Поэтому уважительное отношение к его доброму имени сохранилось, но лишь в том виде, что его дочку называют по имениотчеству. Она же его имя позорит и пользуется им направо и налево. Между прочим, до сих пор за счет этого бесплатно на тепловозе катается, когда остальные по 300 рублей за поездку отваливают. Ну, а что тут будешь делать? Есть, конечно, в этом и плюс – уж кто поболе-то с ней сдружится, того тоже смогут бесплатно провезти. Правда, Зинке потом придётся отдать в два раза больше. Поэтому с ней предпочитают и не связываться-то лишка. Восседает на табуретке за грязным столом там и Надя Лацис. Фамилия у неё не русская, но это все от мужа. Так-то она деревенская. Однажды довелось ей в пионерском лагере «Огонёк» вожатой работать. А там латыш один такой был, Мартыном звали. Трудился он в «Огоньке» разнорабочим. Ну, знаете, где подлатать чего, где переделать… В общем, принеси-подай такой. Правда, красивый шибко. Высокий, черноволосый, с большими карими глазами. Воспылала Надька к нему чувствами, да что говорить, по рассказам, и он не остался равнодушным. Так после лагерной смены свадьбу-то они и сладили. Правда, всю дорогу жили, как кошка с собакой. Никто уступать друг другу не хотел. Эта маленькая, тощенькая, как собачонка снизу на него лает, а тот басистым голосом её как осадит! Та притихнет на полминуточки, а потом забудется – и опять за своё! Так всю жизнь-то и промаялись. Ребёнка родили, а пить не переставали, бабушка его к себе забрала. Теперь живет парень в Латвии. А эти тут побираются. До пенсии так и не доработали, поэтому получают копейки. По осени клюкву да бруснику собирают да сдают, а зимой незнамо на что и живут Да, впрочем, здесь они такие не одни. Вон, Лерка Баранова, например. Та вообще. Поначалу была примерной такой. Муж, дети, семья. Вся в заботах. А как Генка у неё помер, поддалась тому же недугу, что и многие в деревне, – в пьянство ударилась. Что ни день, то гулянка. Ладно хоть дети подросли. Дак они от неё и отказались. Не сразу, правда.

Пытались и кодировать, и по бабкам возили… Да что толку?! Однажды, конечно, баба Нюра ей сказала: «Хочешь – сделаю, и не будешь пить?!» Так ведь та побоялась, не пошла. Сразу ответила: «Ты мне сделаешь, буду трезвой ходить, а Генки моего на свете этом нет, я ж еще быстрее сгину!» Баба Нюра головой покачала, да на том дело и остановилось. Обо всём этом мне рассказала тётя Зоя, когда пришла домой от этой дрянной компании.

Задыхаясь от нехватки воздуха, она прыскала себе в горло какое-то лекарство. «Сейчас пройдет, не бойтесь, девки. Астма проклятая надоела! Как поволнуюсь – так всё! Опять этот гад вывел из себя! Сколько можно? Удушу когда-нибудь! Ну что это? Никуда не годится! Верка в больнице, а он шляется. Глядите-ка, к Ийке завернул! Видели бы вы, как он летел с её крыльца!» – бубнила тётя Зоя. «Да мы уж видели», – засмеялись в один голос мы с Ольгой. «Я ему вслед-то крикнула, чтоб домой катился, да, чтоб к этим и носу не совал. Все проверю. Мне тут недалеко», – продолжала Ольгина мать. Мы сидели с ней на кухне и продолжали беседовать. Олюшка занималась с Варюшкой.

В коридоре послышались чьи-то шаги и в дверном проёме показалась злая Ийкина рожа: «Что? Довольна? Разогнала всех гостей у меня?!» «Довольна– довольна, – ответила ей тётя Зоя. – Я-то довольна, а тебе чего здесь надо? Чтоб я не слышала, что ты в моём доме орёшь! Ну-ка, повернулась на 180 градусов, и вперёд отседова!» «Нет уж! – плюхнулась на диван, стоящий в прихожей, Ийка. – Никуда не уйду, покуда не нальёшь! Всех разогнала – теперь сама наливай! Они бы нас напоили, и денег бы не спросили! А теперь я где возьму?»

«Знаешь, милочка! Меня совсем не волнует, где ты будешь брать это пойло! – начинала заводиться тётя Зоя. – Это, во– первых! А, во-вторых, по нескольку раз повторять не собираюсь. Ноги в руки – и пшла отсюда! Быстрёхонько! Ну-ка!» Она схватила Ийку за шкварник, а так как была помощнее той, да и находилась не в пьяном виде, в два счёта выставила алкоголичку за дверь.

«Ну, надо же – припёрлась! Ещё не легче! Ну, приди ты еще ко мне!» – возмущалась тётя Зоя. Я сидела и удивлялась тому, что происходит в этой деревеньке. Начинало смеркаться, и мы потихоньку собирались домой. Я одела дочурку и, подхватив её на руки, понесла домой.

Ноги проваливались в снегу, под которым их охватывала холодная талая вода. Теплело. Пройдя по такой тяпушке полпути, я увидела, что у нашего дома стоит большой бурый конь. Его грива замусолилась и сбилась, а шкура оставалась лоснистой. Он переступал с ноги на ногу и пыхтел. Из его ноздрей шёл густой пар, и, казалось, что он вот-вот рванёт мне навстречу. Варька сидела у меня на руках, а я осторожненько шла к дому. Через несколько метров я поравнялась с конем и встала, как вкопанная. Он посмотрел на меня большими глазами, махнул пушистым хвостом и отошёл в сторону. По скользким мосточкам я пробежала домой. Входная дверь была не заперта. В холодном доме никого не было. Только морозный воздух гулял по комнатам. Не раздевая Варьку, я посадила её в коляску, а сама, схватив коробку, отправилась за дровами. По-быстрому нахватав поленьев, понеслась домой. Открыла заслонку у печной трубы, а потом напихала дров в топку. Они сразу занялись огнем, и комната наполнилась весёлым треском. «Ну, вот. Сейчас будет тепло», – подумала я. Варюшка заплакала, и я поняла, что пора бы её и накормить. Остаток холодной воды в чайнике со свистком был наполнен известью. Пришлось ставить новую воду. Плита нагрелась не сразу, поэтому нам с Варей пришлось набраться терпения и ждать. Я взяла её на руки и стала петь ей песню: «Однажды россияне, собравшись на гулянье, пришли потанцевать…» Варюшка переминалась у меня на коленках с ноги на ногу, крутила попой и громко хохотала. В это время послышался звук свистка – чайник вскипел. Я вернула дочурку на её место и занялась приготовлением смеси. Накидала в бутылочку несколько ложечек сухой массы и залила все водой. В комнате к этому времени уже нагрелось, и я положила Варюшку в постель. Сама легла рядом с ней и помогала придерживать бутылочку в то время, как она из неё пила. Осушив пузырёк, дочь уснула. Я приткнула её одеялом со всех сторон, положила рядом подушку, чтоб она не упала, и пошла на кухню. Там, на гарнитуре стоял маленький телевизор, у которого, кстати сказать, была и спутниковая тарелка. Её свёкр из Москвы привёз, от родственников. Я включила какой-то музыкальный канал, чтобы отвлечься от тягостных мыслей. Укуталась в свекровкин тёплый платок и, забравшись на табуретку с ногами, и подвернув их под себя, облокотилась на стол. Клип сменялся за клипом, а стрелки на часах быстро бегали по циферблату. Вдруг предо мной появился свёкр. Уже не тот злой и яростный, а пьяный в зюзю. Он еле стоял на ногах и не мог произнести ни слова. Всё, что у него получалось, только заикаться. «М-м-маша… А В-в-варя г-г-где?» – пытался он спросить у меня. Я не отвечала на его мычание. Тогда он задал мне этот вопрос ещё раз. Я не выдержала: